Красивые? Я бы не назвал утконосую эльфийку небесной красавицей.

Лживые — как люди.

Вот это — верно. И плевать, что эльфы не лгут. Инстинкт варвара буквально орал мне в уши: «Они брешут, Фатик!».

Однако я дал слово проводить их к Облачному Храму и теперь был вынужден периодически стряхивать с ушей некоторое количество эльфийской лапши.

Ладно.

—Это земляные свиньи, — пояснил я уныло. — Живут в норах, питаются термитами. Могут разворошить ваш багаж. Хм, вкусные...

—А змеи... и пауки там водятся? — осведомился Монго. Ага, боится мелкой живности, надо же.

—Ничего особо ядовитого, — сказал я. — Разве что песчаная медянка. От укуса разносит физиономию, как... — Я покосился на дородные щеки Альбо, но не решился на сравнение. — В общем, ерунда. Но в Пустоши легче затеряться, к тому же я знаю ее как свои пять пальцев. Пусть шайки рыщут по тракту туда-сюда, мы просто тихо его объедем. За нами они вряд ли сунутся, они, как бы сказать, городские жители, а горожане привыкли ездить по хорошим дорогам. То же самое они подумают о нас. Сколько гшаанов может наплодить Фрей? Виджи покачала головой:

—Мы не знаем меры его сил. Если он прибегнет к помощи городских магов...

—Яхан... Имоен, ты знаешь, что делать, если эта штука попадется тебе на глаза.

Лесная нимфа кивнула.

Я поскреб свежую щетину. Она хрустела под пальцами.

—Наш белобрысый смертоносец что-то подозревает, иначе не послал бы тварь выслеживать нас совсем не у Ближнего перевала. Полагаю, он действует сразу во всех направлениях. Но, сдается мне, фора в пару дней у нас все-таки есть.

—Мы поедем во Фрайтор через там? — Скареди показал на Дальний перевал.

—Через там и еще через тут. — Я провел пальцем извилистую линию по горам Галидора. — Мост Дул-Меккарин, уже фрайторское владение. Мы пересечем Пустошь дня за три-четыре, на пятый будем уже возле перевала, на шестой — поднимемся и пересечем мост. Придется заехать в местную кузню, чтобы перед горными тропами перековать лошадей.

—Да пребудет с нами... — начал Альбо, но осекся под моим тяжелым взглядом.

Топор, где ты, мой топор! Я снова впал в скверное настроение.

27

Добыча сковородки — это вам не охота за артефактом, призванным спасти мир от всеобщей Тьмы. В первой же деревушке нашлась только одна свободная сковорода размерами со слоновье ухо. Общинная собственность, на которой в праздники готовили на всю братию, ценой всего в десять реалов золотом. Во втором поселке мне попытались всучить дырявую сковороду, замазанную подкрашенной глиной, в третьем предложили на выбор десять чугунков и ни одной сковородки, в четвертом несколько сельских лоботрясов завлекли меня во внутренний двор трактира и попытались ограбить (я проучил их несильно, боялся убить), и лишь на пятый раз мне повезло. Впрочем, это не совсем верное слово, ибо за сковороду содрали втридорога. Плюнув на конспирацию, я прикупил и запасное колесо для фургона, навесив кузнецу лапши о «подарке другу на День рождения».

Наконец мы свернули на Огрову Пустошь. Громадной кляксой она вытянулась от Галидорских гор до морского побережья. Некогда здесь плескался залив с многочисленными рифами и островками, но вода ушла, оставив никуда не годные засоленные почвы. На окраинах Пустоши кое-где добывали ракушечник, но далее тянулись места совсем дикие.

Я остановил фургон у спуска, спрыгнул и окинул взглядом бескрайнюю чашу Пустоши. Горизонт терялся в жемчужно-розовой дымке. Ага, Кривой менгир — вот он. Бойкие огры нацепили на него парик из мочальной тыквы. Значит, от менгира — налево. Давно, давно я здесь не бывал... Сухие кустарники и пыльные пучки жесткой травы, редкие ручейки пресной воды, ящерки, снующие меж закругленных камней и термитников. Иногда из земли выпирают большие серые, точенные ветрами кости сухопутных кракенов, бродивших тут в незапамятные времена...

Пустошь я знал чуть хуже, чем свою правую ладонь. Меня тягали сюда как проводника много раз. Кто искал сокровища затонувших кораблей (результатов — ноль), кто — развалины древних городов (аналогично), иные хотели сподобиться мудрости отшельников веры и анахоретов (о, этих мерзавцев тут было — как вшей в бороде каторжника). В глубине Пустоши обитали племена равнинных огров. Мирные вегетарианцы, по отношению к которым слово «тупые» звучало бы комплиментом их сообразительности. Обычно они вели оседлую жизнь, выращивая тыквы, дыни, окру и репу на островках плодородных земель и впадая в спячку в холода. Я говорю «обычно», потому что у местных огров существовало несколько бродячих деревень, одержимых охотой к перемене мест. О, эти деревни... Но об этом расскажу в следующий раз. Что до тварей повышенной свирепости, то как-то раз я встретил тут облезлого дикого кота. Свирепая тварь преследовала меня неотступно и, делая большие глаза, в конце концов выклянчила у меня почти все запасы вяленого мяса.

Я вздрогнул: из глубин Пустоши ветер принес одинокий, тоскливый вой.

—Оборотень? — Альбо сделал знак отвращения зла и тут же утер вспотевший лоб.

Скареди повторил знак:

—Да защитит нас святая Барбарилла!

—Оборотень? — Я прислушался, зацепив взглядом эльфийку: ушки на макушке, тонкая рука готова выхватить клинок из-за плеча. — Да нет... Какие тут оборотни? Отшельники, анахореты... Новый урожай овощей еще не поспел, а отшельники — тоже люди, только такие, у которых в башке перекос, потому охотиться они не желают, а питаются исключительно растениями. По полгода жрать сушеные стручки окры и вяленую репу — тут и агнец взвоет. Почти все пустынники — шальная братия, многие из них — сущие безумцы. На привале не отходите от лагеря далеко, а если уж отошли — берите с собой оружие. Косматых незнакомцев лучше не подпускать близко. Кто знает, что они захотят с вами сделать. Сперва бейте — потом спрашивайте. Как-то так.

—Брутально, — сказала Крессинда, наморщив нос-пуговицу.

—Зато останетесь живы. Отшельники могут ловко прятаться, одиночество обостряет звериные инстинкты, и вот вам заповедь на этот случай: всегда, когда отходите от лагеря, проверяйте ближайшие кусты и выемки, бросая в них камни.

—Тяжелые камни? — спросил сэр паладин, возвышаясь над Альбо и гномшей на полторы головы. Гритт, он был даже выше меня!

—Ну... какие осилите бросить. Прошли немного — бросили камень. Еще прошли — еще бросили. Все тихо — идете дальше. Таков закон Пустоши. У ручья — один моется, другой стережет. Только так.

Альбо смахнул пот с тонзуры:

—Великий Атрей!

—А может... товой... их просто накормить? — спросила Имоен.

Добрая женская душа! Слепая вера в то, что если морального урода или обычного дурня, который ищет святости вместо того чтобы работать, накормить, отмыть и приласкать, тот сразу исправится, поумнеет, станет человеком.

—Накормим одного, явится еще десять, да и первый сразу за нами увяжется. Дешевле избить и бросить. Бить разрешаю ногами.

Монго протолкался вперед, взяв лютню наперевес (да, именно Монго вез с собой лютню, представьте!).

—Это... грубо!.. Жестоко.

—Ага, — кивнул я и чувствительно ткнул в его цыплячью грудь пальцем. — Тебе разрешаю никого не бить, усек? Когда тебя двинут булыжником, выпотрошат и сожрут — то-то мы посмеемся.

Его бледные щеки пошли красными пятнами. Ар-р-ристократ, Великая Торба! Праведник! Нет, проще водить по горам и долам пьяных гномов.

—Тут, должно быть, полно змей и пауков... — обронил он.

Напарник подъехал ко мне и спрыгнул с ишака.

—Позади чисто, Фатик. А -а-апчхи-и-и!Тляпъ-косъ, чего я нашел на дороге. — Он протянул мне ременную пряжку с тонкой серебряной филигранью и мелкими изумрудами. — Господа-эльфы потеряли. Точно — они. Я от нее чихаю.

Принц оставался в фургоне, поэтому я молча протянул находку Виджи:

—Ваше, добрая фея?

Она приблизилась, я услышал исходящий от нее аромат. Взяла пряжку с моей ладони. Касание прохладных пальцев заставило старину Фатика вздрогнуть.